Нино Чавчавадзе.«…Черная роза Тифлиса »

Нино Чавчавадзе.«…Черная роза Тифлиса » 159 лет назад,28 июня 1857 года Нино Чавчавадзе умерла, во время разразившейся в Тифлисе эпидемии холеры.Она пережила Александра Грибоедова почти на 30 лет. ============================ В высокой, романтической, трагичной истории отношений выдающегося русского человека Александра Сергеевича Грибоедова (поэта, музыканта, мыслителя, дипломата) и юной грузинской княжны Нины Чавчавадзе, как в капле воды, отражаются многовековые приязненные узы русского и грузинского народов, чье географическое соседство и культурная общность нередко подвергались проверке на прочность. Мы все – по обе стороны границы – верим, что сегодняшние трудности отношений, искусственно и искушенно созданные нашими врагами, будут преодолены.Ее судьба в чем-то перекликается с судьбой Натальи Гончаровой. Обе появились на свет в год Бородинского сражения, обе отличались поразительной красотой, обе в ранней юности стали женами светил русской культуры – двух Александров Сергеевичей (Грибоедова и Пушкина), обе рано овдовели. Правда, Наталью Гончарову после гибели ее супруга ждали порицание и клевета, а Нино Чавчавадзе была любима и почитаема в свете. Ее отец князь Александр Чавчавадзе – генерал-майор русской армии, крупнейший грузинский поэт и литератор, губернатор-наместник Нахичеванской и Эриванской областей создал в Тифлисе своеобразный культурный центр притяжения светских кругов, военных и интеллигенции. Служивший в 1822 году в Тифлисе Грибоедов стал вхож в дом блестящего князя. На глазах Александра Сергеевича росла и воспитывалась старшая дочь Александра Чавчавадзе кареглазая Нино. Грибоедов, недурно музицировавший, сочинявший музыку (помним его вальсы), стал обучать девочку игре на фортепиано. Однажды в шутку «дядя Сандро», умиленный прилежностью ученицы, сказал ей: «Если будешь и дальше так стараться, я на тебе женюсь». Кто же тогда знал, что эти слова окажутся пророческими. Снова оказавшись в Тифлисе в 1828 году, Грибоедов посетил дом старого друга и был поражен необыкновенной красотой выросшей Нины, изысканностью ее манер и душевной добротой. Современники свидетельствовали, что Нино была стройной, грациозной брюнеткой, с чрезвычайно приятными и правильными чертами лица, темно-карими глазами. Известно, что Грибоедов сравнивал юную грузинку с Мадонной работы испанского живописца Бартоломае Мурильо. 16 июля 1828 года в Тифлисе, в доме Прасковьи Николаевны Ахвердовой, которая была большим другом семьи Чавчавадзе, состоялось объяснение Александра Грибоедова. В письме приятелю Грибоедов вспоминал об этом судьбоносном вечере: «Я обедал у старой моей приятельницы Ахвердовой, за столом сидел против Нины Чавчавадзевой… Все на нее глядел, задумался, сердце забилось, не знаю, беспокойства ли другого рода, по службе, или что другое придало мне решительность необычайную, выходя из-за стола, я взял ее за руку и сказал ей: «Пойдемте со мной, мне нужно что-то сказать». Она меня послушалась, верно, думала, что я усажу ее за фортепьяно, вышло не то… Мы взошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыханье занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и все живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее… нас благословили, я повис у нее на губах, во всю ночь и весь день». В адрес невесты Грибоедова со всех сторон сыпались комплименты. Вот слова генерала Льва Альбранта: «Улыбка Нины Александровны так хороша – как благословение! При свидании скажи, что я поклоняюсь ей, как магометанцы – солнцу восходящему!». Сослуживец Александра Сергеевича Карл Аделунг, погибший в Тегеране вместе с Грибоедовым и другими сотрудниками русской миссии, так характеризовал Нину: «Она необычайно хороша, ее можно назвать красавицей, хотя красота ее грузинская. Она, как и мать ее, одета по-европейски; очень хорошо воспитана, говорит по-русски и по-французски и занимается музыкой». Среди поклонников Нины Александровны были весьма «видные» персоны. Среди них – Сергей Ермолов, сын знаменитого грозного генерала Алексея Ермолова, наместника Кавказа, генерал-лейтенант Василий Иловайский, поэт и генерал Григорий Орбелиани, чьи ухаживания Нина отвергала в течение 30 лет. Ее сердце принадлежало только Грибоедову... «Полномочный министр в Персии Его Императорского Величества статский советник и Кавалер Александр Сергеевич Грибоедов вступил в законный брак с девицею Ниною, дочерью генерал-майора, князя Александра Чавчавадзе и супруги его, княгини Саломеи», – такая запись была сделана в церковной книге 22 августа (3 сентября) 1828 года в Сионском кафедральном соборе в Тифлисе. Грибоедову было 33 года, Нине – 15. Во время венчания Александр Сергеевич, страдавший от лихорадки, уронил обручальное кольцо, что считалось дурным предзнаменованием. Как тут не вспомнить, что суеверный Пушкин тоже ронял кольцо на венчании. Отголоски недолгого семейного счастья Александра и Нины звучат в переписке Грибоедова. Вот фрагмент из его письма давней знакомой Варваре Миклашевич: «Как это случилось? Где я, что и с кем? «Будем век жить, не умрем никогда!» – Слышите? Это жена мне сейчас сказала, ни к чему, – доказательство, что ей шестнадцатый год. Но мне простительно ли, после стольких опытов, стольких размышлений, вновь броситься в новую жизнь, предаваться на произвол случайностей и все далее от успокоения души и рассудка. А независимость, которой я был такой страстный любитель, исчезла, может быть, навсегда, и как ни мило, как ни утешительно делить все с милым, воздушным созданием, но это теперь так светло и отрадно, а впереди так темно, неопределенно! Бросьте вашего Троспера и Куперову «Prairie», – мой роман живой у вас перед глазами и во сто крат занимательнее; главное в нем лицо – друг ваш, неизменный в своих чувствах, но в быту, в роде жизни, в различных похождениях не похож на себя прежнего, на прошлогоднего, на вчерашнего даже; с каждою луною со мною сбывается что-нибудь, о чем не думал, не гадал». Вскоре после женитьбы супруги были вынуждены отправиться в Персию. Нино сопровождала мужа, уже будучи беременной и часто болея. Не желая подвергать ее опасностям, Грибоедов оставил жену в Тавризе – своей резиденции полномочного представителя Российской империи в Персии – и в декабре 1828 года отправился в Тегеран в одиночестве. За две недели до гибели, в сочельник, Грибоедов написал жене письмо (это – единственное письмо к Нине, сохранившееся до наших дней). Приведем его полностью. Нам, читателям, знающим о печальных событиях, ожидавших автора письма, теперь слышится в этих строках обреченность и безысходность: «Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить. Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но день, два, неделя, и тоска исчезала, теперь чем далее от тебя, тем хуже. Потерпим еще несколько, ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы нам после того никогда боле не разлучаться… Вчера меня угощал здешний Визирь, Мирза Неби, брат его женился на дочери здешнего Шахзады, и свадебный пир продолжается четырнадцать дней… Однако, душка, свадьба наша была веселее, хотя ты не Шахзадинская дочь, и я незнатный человек. Помнишь, друг мой неоцененный, как я за тебя сватался, без посредников, тут не было третьего. Помнишь, как я тебя в первый раз поцеловал, скоро и искренно мы с тобой сошлись, и на веки… Прощай, Ниночка, Ангельчик мой. Теперь 9 часов вечера, ты, верно, спать ложишься, а у меня уже пятая ночь, как вовсе бессонница. Доктор говорит – от кофею. А я думаю, совсем от другой причины. Прощай, бесценный друг мой еще раз, поклонись Агалобеку, Монтису и прочим. Целую тебя в губки, в грудку, ручки, ножки и всю тебя от головы до ног. Грустно весь твой А. Гр. Завтра Рождество, поздравляю тебя, миленькая моя, душка. Я виноват (сам виноват и телом), что ты большой этот праздник проводишь так скучно, в Тифлисе ты бы веселилась. Прощай, мои все тебе кланяются». Его въезд в Тегеран пришелся на воскресенье 5-го дня месяца реджеб, когда солнце стоит в созвездии Скорпиона. В глазах персов это было недобрым знамением и сразу вызвало неприязнь населения. Оберегая интересы России, министр-посланник настаивал, чтобы на Персию не слишком давили с уплатой контрибуций. Но в Петербурге придерживались иного мнения и требовали, чтобы Грибоедов держался как можно тверже. За это его прозвали сахтиром («жестокое сердце»). Тоскуя по молодой жене, Александр Грибоедов купил красивую чернильницу, отделанную фарфором, и отдал граверу с текстом на французском: «Пиши мне чаще, мой ангел Ниноби. Весь твой, А. Г. 15 января 1829 года. Тегеран». 30 января 1829 года Александр Грибоедов был растерзан взбунтовавшейся толпой исламских фанатиков. Кроме него погибло более пятидесяти человек, служивших в русском посольстве. Его тело было сильно обезображено и брошено в яму, и опознано впоследствии лишь по ранению, полученному на так называемой четверной дуэли, в результате которой у него была прострелена и серьезно повреждена кисть левой руки. Отрубленную голову Вазир-Мухтара (так его именовали персы) носили по городу на палке... От Нины долго скрывали ужасную новость. По настоянию родственников она вернулась в Тифлис. У потрясенной Нины случились преждевременные роды, спасти ребенка не удалось. Об этом в марте 1829 года она сообщала в одном из писем: «Спустя несколько дней после моего приезда, когда я едва отдохнула от перенесенной усталости, но все более и более тревожилась в невыразимом, мучительном беспокойстве зловещими предчувствиями, сочли нужным сорвать завесу, скрывающую от меня ужасную правду. Свыше моих сил выразить вам, что я тогда испытала… Переворот, происшедший в моем существе, был причиной преждевременного разрешения от бремени… Мое бедное дитя прожило только час и уже соединилось со своим несчастным отцом в том мире, где, я надеюсь, найдут место и его добродетели, и все его жестокие страдания. Все же успели окрестить ребенка и дали ему имя Александр, имя его бедного отца…». 18 июня 1829 года тело Грибоедова доставили в Тифлис, и он был похоронен близ церкви св. Давида, где сейчас находится пантеон Мтацминда. По распоряжению безутешной вдовы на могиле Александра Сергеевича был установлен памятник с надписью, пронзившей многие русские и грузинские сердца: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?». Оставшуюся часть жизни Нина Чавчавадзе-Грибоедова прожила попеременно в Цинандали и Тифлисе, продолжая носить траур по мужу. Благодаря неизменному траурному платью ее стали называть «черной розой» Тифлиса. Автор «Закавказских воспоминаний» окружной начальник в Мингрелии Корнилий Бороздин, познакомившийся с Ниной Александровной, когда ей было уже за сорок, писал о ней: «То был ангел-хранитель всего семейства, а в то же время и существо, которому поклонялись все служившие тогда на Кавказе. Она носила с собою какой-то особенный ореол благодушия, доступности, умения войти в нужды каждого и делать эти нужды других всегда своими. В манерах ее не было и тени суетливости, приторности и сентиментальности, столь свойственных огорченным вдовушкам; она вполне обладала изящною простотою тона, составляющею секрет женщины самого высокого круга и воспитания, и всем этим нехотя подкупала всякого. Глаза ее, кажется, никогда не могли состариться: столько было в них выражения доброты, приветливости и ясности душевной». Огромные суммы из своего состояния Нина Грибоедова тратила на благотворительность. Со временем она перестала отказываться от развлечений и балов, стала посещать музыкальные вечера и сопровождать отца и сестру на приемах. К слову, ее младшей сестре Екатерине Чавчавадзе, будущей княгине Дадиани, Михаил Лермонтов посвятил два стихотворения: «Как небеса, твой взор блистает» и «Она поет – и звуки тают, как поцелуи на устах». Нина Александровна Грибоедова, урожденная княжна Чавчавадзе, скончалась в июне 1857 года в возрасте сорока пяти неполных лет во время эпидемии холеры, пришедшей в Тифлис из Персии. Ухаживая за больным родственником, она отказалась покинуть город, выходила больного, но безнадежно заболела сама. Последние слова ее были: «Меня… рядом с ним». Корнилий Бороздин свидетельствует, что удивительную женщину оплакивал и провожал в последний путь весь Тифлис: «О ней нельзя было не плакать, то было существо, редко встречавшееся на белом свете: она вся преисполнена была любовью. Она показала выполнением данного ею обета, на какое глубокое чувство христианского самопожертвования способна грузинская женщина во имя любви. Для этого ей не понадобились ни монашеская ряса, ни келья. Не разрывая связей с той средой, в которой она родилась и жила, всю себя посвятила она ее служению. Больше всего на свете дорожила она именем Грибоедова и своею прекрасною, святою личностью еще ярче осветила это славное русское имя». В 1879 году поэт Яков Полонский посвятил памяти этой удивительной женщины стихотворение «Н.А. Грибоедова», завершающееся такими строками: …На кровлях плакали, когда Без чувств упала я… О, для чего пережила Его любовь моя! …Там, в темном гроте – мавзолей, И – скромный дар вдовы – Лампадка светит в полутьме, Чтоб прочитали вы Ту надпись и чтоб вам она Напомнила сама – Два горя: горе от любви И горе от ума... Мария ЗАКОРЕЦКАЯ